Translation for "жарри" to english

Жарри

• fry
• jarry

Translation examples

jarry

Комитет заслушал заявления гна Робера Жарри, мэра города Лё-Ман (Франция) (A/C.4/55/3/Add.9); гна Фелипе Брионеса Вивеса, Международная ассоциация юристов в поддержку Западной Сахары (A/C.4/55/3/Add.6); и гна Франсиско Хосе Алонсо Родригеса, Председателя Лиги защиты прав человека Испании (A/C.4/55/3/Add.7).
The Committee heard statements by Mr. Robert Jarry, Mayor, City of Mans (France) (A/C.4/55/3/Add.9), Mr. Felipe Briones Vives, International Association of Jurists for Western Sahara (A/C.4/55/3/Add.6), and Mr. Francisco José Alonso Rodríguez, Human Rights League of Spain (A/C.4/55/3/Add. 7).

b) на 6м заседании 28 сентября 2000 года: Робер Жарри, мэр города Лё-Ман (Франция); Фелипе Брионес Вивес, Международная ассоциация юристов в поддержку Западной Сахары; Франсиско Хосе Алонсо Родригес, председатель Лиги защиты прав человека Испании; Салим Бусейф Брахим от имени Фронта ПОЛИСАРИО; Ришар Казенав, председатель парламентской группы по правам человека Национального собрания Франции; Гаута Мохамед Ахмед Баба, бывший шейх (племя улад длим) и Мохамед Салем Али Омар Бахиа, бывший шейх (племя ларузиен) (см. A/C.4/55/SR.6);
(b) At the 6th meeting, on 28 September 2000: Robert Jarry, Mayor, city of Le Mans, France; Felipe Briones Vives, International Association of Jurists for Western Sahara; Francisco José Alonso Rodriguez, President of the Human Rights League of Spain; Salem Bouseif Brahim, on behalf of the Frente POLISARIO; Richard Cazenave, Chairman of the Groupe d'Etudes palementaire sur les droits d l'homme of the French National Assembly; Gaoutah Mohamed Ahmed Baba, former sheikh (Oulad Dlim tribe); and Mohamed Salem Ali Omar Bahia, former sheikh (Laarousyenne tribe) (see A/C.4/55/SR.6);

Матье Жарри, владелец ресторана.
Mathieu Jarry, the restaurant's owner.

- А откуда ты знаешь Жарри?
- How come you know Jarry?

Если бы Жарри из отдела борьбы с азартными играми не видел своими глазами в Трувиле, как граф де Мопа садится метать банк, он поклялся бы, что карты взял в руки Балмейер.
If Jarry, the detective, had not seen the Comte de Maupas sit down at the gambling table at Trouville, he would have sworn on the strength of his reason that the man who held the cards at that minute was Ballmeyer.

Ценность убийства, ставшего объектом такого незаинтересованного созерцания, будет зависеть лишь от того, насколько оно соответствует определенным критериям, каковыми являются: нераскрытая тайна, отсутствие видимых мотивов преступления, преодоленные препятствия, общественная значимость и публичный резонанс, который получает удавшееся покушение. Собственно говоря, достаточно с блеском выполнить хотя бы одно из перечисленный условий: «Тертелл... известен также своим незавершенным проектом умерщвления человека при помощи гимнастических гантелей, коим я могу лишь безмолвно восхищаться». Один из персонажей книги, создание поистине пугающей спонтанности в поступках, старается походить на «Горного старца, вдохновителя и непревзойденного мастера этой школы», «неземное сияние» которого снизойдет позже на Альфреда Жарри. Что же до предшественников, то в написанном в 1854 году послесловии к своей книге, где сопоставляются три ничем внешне не связанных убийства, автор оправдывает ее намеренное сумасбродство нежеланием оставлять тон безудержного веселья — при всей рискованности предпринятых описаний — и пространно рассуждает о Свифте как о первопроходце в этой области.
The object of pure speculation that it thus becomes is mainly valuable insofar as it meets certain criteria: mystery, indeterminacy of motives, obstacles overcome, breadth and splendour of its success. Brilliantly filling a single one of these conditions, moreover, can be deemed satisfactory: ‘There was … an unfinished design of Thurtell’s for the murder of a man with a pair of dumb-bells, which I admired greatly.’ One of the book’s heroes, Toad-in-the-hole, an extremely unnerving convulsive character, is identified with the ‘Old Man of the Mountains,’ precursor and master of the art, a ‘shining light’ who later dazzled Alfred Jarry.1 In an 1854 postscript to his book on three exemplary murders, the author justifies the wilful extravagance of his developments by his desire not to completely abandon levity in such a shocking context, and he lengthily invokes the precedent of Swift. ‘The reader,’ De Quincey says elsewhere, ‘will think I am laughing … Nevertheless, I have a very reprehensible way of jesting at times in the midst of my own misery.’2 Few lives were as pathetic as his, few stories as cruel or as marvellous.