Translation for "стенгазета" to english

Стенгазета

noun

• wall newspaper

Translation examples

wall newspaper noun

516. Воспитатели совместно с учителями по утвержденному плану организуют развлекательные и спортивные мероприятия, выпускают стенгазеты, посвященные праздничным и знаменательным датам.
516. Using an approved plan, care workers and teachers together organize entertainment and sporting events, and produce wall newspapers marking commemorative and other important dates.

Я и то разок тиснул в стенгазету.
I, too, had mine printed once in our wall newspaper. - Really?

Я тоже писала общественные, и тоже в стенгазету.
I also wrote public verses, and also for a wall newspaper.

И даже в стенгазету стала стихи писать на актуальные темы.
She even started writing poems for the wall newspaper.

— А ее три года не меняли, стенгазету.
‘The wall newspaper was never changed in three years.’

Конечно, если стихи пишут для стенгазеты, к какой-нибудь знаменательной дате, это куда ни шло – без стихов нет и стенгазеты.
It was a different thing when poetry was written for the wall newspaper or to commemorate a famous date, for the wall newspaper could do without poetry.

— В стенгазете, — сказал он неохотно. — Там был раздел «улыбки разных широт».
‘In the wall newspaper,’ he said reluctantly.

Преодолев две тяжелые двери, Аглая вошла в вестибюль, и первое, что бросилось ей в глаза, была стенгазета «Счастливое детство».
After forcing her way through two heavy doors, Aglaya entered the front hall, and the first thing that caught her eye was the wall newspaper “Happy Childhood.”

Он не только преподавал литературу в старших классах, но создал литературный кружок «Бригантина», вел драмкружок имени Мейерхольда и продолжал редактировать стенгазету «Счастливое детство».
He not only taught literature in the senior classes; he set up a literary club called the Brigantine, ran the Meyerhold Drama Club and was still editor of the wall newspaper “Happy Childhood.”

С утра до позднего вечера он работал в детдоме, там же проводил репетиции драмкружка имени Мейерхольда (он сам дал кружку такое название) и занятия литкружка «Бригантина», редактировал стенгазету «Счастливое детство», а приходя домой, сразу кидался к своему ламповому приемнику «Рекорд», слушал «вражеские голоса», закуривал папиросу «Прибой» и тут же, времени не теряя, заправлял в машинку четыре листа бумаги с копиркой и начинал с бешеной скоростью выстукивать очередной текст в строчку или столбиком. Писал он одновременно и лирические стихи, и поэму «Рассвет в Норильске», аллегорическую, о восходящем после долгой зимней ночи солнце, и роман «Лесоповал» о работе заключенных в ханты-мансийской тайге, и мемуары под названием «Память прожитых лет», и статьи по вопросам морали и педагогики, которые в большом количестве слал в центральные газеты, и письма в ЦК КПСС и лично Хрущеву, которые начинал всегда словами: «Дорогой и уважаемый Никита Сергеевич!» Антонина сидела у стола на диванчике и вязала своему сожителю шапку, поскольку ни один из имевшихся в магазине головных уборов на его голову не налезал.
He worked from morning till late in the children’s home, where he also held rehearsals with the Meyerhold Drama Club (he had chosen that name for the club himself) and classes with the Brigantine Literary Club and edited the wall newspaper “Happy Childhood,” and when he came home, he dashed straight over to his Record valve radio and listened to “the voice of the enemy” as he lit up a High Tide cigarette and immediately, wasting no time, loaded four sheets of paper with carbon paper into his typewriter and beginning to hammer out the lines or columns of his next text with furious speed. He was working simultaneously on his lyrical verse and the allegorical poem “Dawn in Norilsk” (about the sun rising after the long winter), and the novel The Timber Camp (about the work of convicts in the Khanty-Mansiisk taiga), and his memoirs under the title “Years of My Life Remembered,” and articles on questions of morality and pedagogy, which he submitted in large numbers to the central newspapers, and letters to the Central Committee of the CPSU and to Khrushchev in person, which always began with the words “Dear and Respected Nikita Sergeevich!” Antonina sat on the divan beside the table, knitting her cohabitant a cap, since not a single piece of headgear available in the shops would fit on his head.