Translation for "де ла барра" to english

Де ла барра

• de la barra

Translation examples

de la barra

Временный президент Франсиско Леон де ла Барра провел выборы, в результате которых победил Мадеро, вступивший на пост президента 6 ноября 1911 года.
The acting president, Francisco León de la Barra, called elections that were won by Madero, who took office on 6 November 1911.

все, все приходилось отдавать этим чужеземцам-гринго, открыто и тайно, – большей частью, конечно, тайно! – настолько тайно, что о некоторых секретных соглашениях он сам узнал только после шумного провала и публичной казни Хосе Игнасио Саенса де ла Барра – пусть милостью Бога вечно горит он в адском огне!
agreements that he didn't find out about until after the sudden downfall and public death of José Ignacio Saenz de la Barra whom God keep roasting on an open flame in the cauldrons of his deep hell, we didn't have anything

«Кто здесь?» – спросил он, хотя отлично знал, кто, – Хосе Игнасио Саенс де ла Барра, одетый в парадный костюм, явился в эти апартаменты, дабы напомнить, что сегодня историческая ночь: «Двенадцатое августа, генерал! Великая дата! Ровно сто лет со дня вашего прихода к власти!
of the astonished hot coals that were Lord Köchel's eyes in the dark, caught a fragrance of man, the thickness of his dominion, the glow of his disdain, who goes there, he asked, although he knew who it was, José Ignacio Saenz de la Barra in full dress who was coming to remind him that it was an historic night, August 12, general, the

голова Наталисио Руиса, лидера подпольного движения «Семнадцатое октября», тридцати лет, умершего, как удостоверяло свидетельство о смерти, вследствие того, что означенный Наталисио Руис на почве несчастной любви выстрелил себе в рот из пистолета. «Итого – шесть голов, ваше превосходительство! Распишитесь в получении вот на этой квитанции». И он с перевернутой от зловония и ужаса печенкой подписал эту квитанцию, думая про себя: «Мать моя Бендисьон Альварадо этот человек просто зверь! Кто бы мог подумать глядя на его изысканные манеры и цветок в петлице?» А вслух он сказал: «Не присылайте мне больше тасахо, Начо2, мне достаточно ваших устных донесений!» Однако Хосе Игнасио Саенс де ла Барра энергично возразил: «Наше с вами соглашение – мужское дело, ваше превосходительство!
clandestine October 17 Movement, age thirty, dead according to the accompanying certificate as a consequence of a pistol shot in the palate because of a broken love affair, six in all, and the corresponding receipt which he signed with his bile all bubbling because of the smell and the horror thinking mother of mine Bendición Alvarado this man is a beast, who would have imagined that with his airs of a mystic and the flower in his buttonhole, he ordered don't send me any more chops, Nacho, your word is enough, but Saenz de la Barra answered that it was a matter between men, general, if you haven't got the stomach to look truth in the face here's your gold and we're the same friends we were before, what a mess, for much less than that he would have had his own mother shot, but he bit his tongue, it's all right, Nacho, he said, do your duty, so the heads kept on coming in those shadowy fiber sacks that looked like bags of coconuts and with his innards all twisted he ordered them taken far away from here while he forced himself to read the details of the death certificates in order to sign the receipts, agreed, he had signed for nine hundred eighteen heads of his fiercest enemies the night he dreamed that he saw himself

он прислушивался к подсказкам сердца, рылся во всех уголках своей памяти и потерял уже было надежду найти его, как вдруг этот человек предстал перед ним, полный ослепительного очарования, «Это был самый изысканный человек из всех кого видели когда-либо мои глаза мать!» Он был одет как годо в старину; на нем был фрак от Генри Поула с гарденией в петлице, брюки от Пековера и жилет из переливчатой серебристой парчи; этот человек привык блистать в самых аристократических салонах Европы, где он появлялся со своим огромным, величиной с теленка, угрюмым доберманом с человеческими глазами. «Хосе Игнасио Саенс де ла Барра, – представился он, – к вашим услугам, ваше превосходительство!» Это был последний вольный отпрыск нашей аристократии, сметенной ураганным ветром гражданской войны, разбитой армиями федералистских кау-дильо, стертой с лица отечества вместе со своими претензиями на величие, вместе со своими огромными меланхолическими поместьями и своим французским прононсом – великолепный породистый капрал, не имеющий за душой ничего, кроме своих тридцати семи лет, знания семи языков и четырех призов по охотничьей стрельбе влет, завоеванных на состязаниях в Довиле;
imagined in the delirium of his rancor and whom he sought with an irresistible anxiety in the depths of the eyes he found in his path, he tried to find him crouching in the most subtle registers of voices, in the beating of his heart, in the least used crannies of his memory, and he had lost the illusion of ever finding him when he discovered himself fascinated by the most dazzling and haughty man my eyes have ever seen, mother, dressed like the Goths of yesteryear in a Henry Pool jacket with a gardenia in the buttonhole, with Pecover trousers and a brocade vest of silver highlights that he had worn with his natural elegance in the most difficult salons of Europe holding the leash of a taciturn Doberman the size of a young bull with human eyes, José Ignacio Saenz de la Barra, at your excellency's service, he introduced himself, the last scion of our aristocracy which had been demolished by the federalist leaders, wiped off the face of the nation with their arid dreams of grandeur and their vast and melancholy mansions and their French accents, a splendid tailend of a breed with no other fortune but his thirtytwo years, seven languages, four records in trapshooting at Deauville, solid, slender, the color of iron, half-breed hair with the part in the middle and a dyed white lock, the linear lips of eternal will, the resolute look of the providential man who pretended to be playing cricket with a cherrywood cane so they could take his picture in

он, прославленный и вездесущий, он, считавший, что знает все, конечно же, не знал, что еще со времен Хосе Игнасио Саенса де ла Барра мы стали готовить специальные передачи для его радиолы, а затем использовали закрытый телевизионный канал, чтобы на экране его телевизора появлялись только фильмы, сделанные в его вкусе или исправленные в соответствии с ним, – фильмы, в которых погибали лишь подлецы, любовь побеждала смерть, жизнь была легкой и приятной, как дуновение бриза; все понимая, мы бессовестно лгали ему, чтобы он был счастлив, и он был бы счастлив еще много лет своей бесконечной старости, тиская дрожащих школьниц в матросках, если бы однажды случайно ни спросил у одной из них: «Чему тебя учат в школе?» – «Я сказала ему правду: „Меня ничему не учат, сеньор, – я ведь портовая потаскуха“, – и он тотчас заставил меня повторить это, видимо, думая, что не так понял мои слова; и тут я отчеканила по слогам, что я не школьница, а портовая по-тас-ку-ха, что меня заарканили у одного из кабаков, помыли дегтярным мылом, потерли мочалкой, велели надеть это голубое платьице с матросским воротником и эти гольфики порядочной девочки и приказали каждый день в пять часов вечера пробегать по улице мимо его окна; я бегала не одна – со мной рядом бегали такие же потаскушки, завербованные и вымытые санитарной полицией, одетые в такую же школьную форму, в таких же мальчишеских ботинках, с такими же косами из конского волоса, которые – смотрите! – прикалываются обыкновенной шпилькой; нас предупредили, чтобы мы не боялись жалкого глупого старикашки, который ничего не может, а только разденет и осмотрит, как доктор, ну, может, еще полапает да потискает немного, – словом, сделает все, что делаете вы, мой генерал, когда я прихожу к вам, – сказала я ему, – а мы должны лишь томно прикрывать глаза и, словно сгорая от страсти, разнеженно шептать: „О, любовь моя… о, любовь моя…“ – то, что я всегда шепчу вам и что вам так нравится; нам устроили репетицию и заставили несколько раз повторить все сначала, прежде чем заплатили, а платят за эту великую мороку сущие гроши; после вычета санитарного налога и комиссионных для сержанта у нас остается всего по четыре чахоточных песо; это несправедливо после того, как получаешь столько жареной маланги в задницу и столько бананов спереди! Все это я бросила в лицо этому мрачному старцу, который выслушал меня, не моргнув глазом».
species except those he was supposed to cut off, those of the authors of the assassination of Letícia Nazareno and the child, the birds refused to sing in their cages no matter how many drops of Cantorina he put in their beaks, the girls in the school next door no longer sang their recess song about the petite painted bird perched on the green lemon limb, life had been going off for the impatient wait to be with you in the stables, my child, with your little palm-nut teats and your clam of a thing, he ate under the pansy bower, he floated in the quivering two o'clock heat pecking at his siesta sleep so as not to lose the thread of the television movie in which everything happened according to his orders and completely the opposite of life, because the all-worthy who knew everything never knew that ever since the times of José Ignacio Saenz de la Barra we had first installed an individual transmitter for the soap operas on the radio and then a closed-circuit television system so that only he would see the movies arranged to his taste in which no one died except the villains, love prevailed over death, life was a breath of fresh air, we made him happy with the trick as he had been so many afternoons of his old age with the girls in uniform who would have pleased him until his death if he had not had the bad luck to ask one of them what do they teach you in school and I told him the truth that they don't teach me anything sir, what I am is a waterfront whore and he made her repeat it in case he hadn't understood well what he had read on my lips and I repeated it letter by letter that I'm not a student sir, I'm a water-front whore, the sanitation service had bathed her in creolin and rinsed her off, they told her to put on this sailor suit and these nice-girl's stockings and go along this street every afternoon at five, not just me but all the whores of my age recruited and bathed by the sanitary police, all with the same uniform and the same men's shoes and these horsehair braids which look you can put on and take off like a comb, they told us don't be afraid he's a poor foolish old grandfather who isn't even going to lay you but will give you a doctor's examination with his finger and suck on your titties and put things to eat in your pussies, well, everything you do to me when I come, all we had to do was close our eyes in pleasure and say my love my love which is what you like, they told us that and they even made us rehearse and repeat everything from the beginning before they paid us, but I think it's too much of a drag all those ripe bananas in the twitty-twat and all those parboiled malangas up the behind for the four consumptive pesos we've got left after deducting the sanitation tax and the sergeant's commission, God damn it, it's not right to ruin all that food down below if a person doesn't have anything to eat up above, she said, wrapped in the lugubrious aura of the unfathomable old man who listened to the revelation without blinking as he thought mother of mine Bendición Alvarado why do