Translation for "элифасом" to english

Элифасом

• eliphas

Translation examples

eliphas

b) у фармаколога Бвимбы Элифаса: вся одежда, принадлежавшая ему, его жене и ребенку, одно переговорное устройство "Моторолла", один магнитофон и два телевизора, а также денежные средства (сумма не указана);
(b) From the pharmacist Bwimba Eliphas: all his clothing and that of his wife and child, one Motorola radio, one tape recorder and two televisions, and an unspecified amount of money;

Элифас Леви — его пророк.
Eliphas Levi is his prophet.

Он был христианином, усердно изучал работы Парацельса и Элифаса Леви.
He was a Christian and a student of Paracelsus and of Eliphas Devi.

Элифас Леви, умерший в 1875 году, пользовался величайшим уважением у следующего поколения французских неооккультистов.
Eliphas Lévi, who died in 1875, was held in great store by the following generation of French neo-occultists.

Если бы Карасофия не погиб за свои идеи от руки убийцы на поле подсолнухов близ Элифаса, он мог бы заглянуть в мысли тех, кто собрался на праздничный парад в Эвервилле, и нашел бы в них подтверждение своей гипотезы.
Carasophia had died for his theories, assassinated in a field of sunflowers outside Eliphas, but he would have found comforting evidence for his beliefs had he wandered through the minds of the people gathered along the parade route in Everville.

Совершенно другое направление наблюдается среди тех французских писателей второй половины XIX века, которых привлекали оккультные идеи, мифологии и методы, ставшие популярными благодаря Элифасу Леви, Папюсу и Станиславу де Гюайта.
Quite another orientation is evident among those French authors of the second part of the nineteenth century who became attracted to the occult ideas, mythologies, and practices made popular by Eliphas Lévi, Papus, and Stanislas de Guaita.

Оккультизм вошел в моду благодаря французскому семинаристу Альфонсу-Луи Констану, родившему ся в 1810 году и известному под псевдонимом Элифас Леви.[73] На самом деле, этот будущий священник и ввел в употребление термин «оккультизм», который был впервые использован в Англии теософом А.
The vogue of occultism was created by a French seminarian, Alphonse-Louis Constant, born in 1810 and known by his nom de plume, Eliphas Lévi.4 As a matter of fact, the term “occultism” was coined by this would-be priest and was used for the first time in English by the theosophist A.

Когда читаешь у Литтона некоторые подробности колдовства, то становится очевидным, что он на удивление всерьез занимался оккультными науками и был знаком со странным французским ученым и каббалистом Альфонсом Луи Констансом (Элифасом Леви), которому удалось постичь тайны древней магии и вызвать из небытия греческого колдуна Аполлония Тианского, жившего во времена Нерона.
In describing certain details of incantations, Lytton was greatly indebted to his amusingly serious occult studies, in the course of which he came in touch with that odd French scholar and cabbalist Alphonse-Louis Constant ("Eliphas Lévi"), who claimed to possess the secrets of ancient magic, and to have evoked the spectre of the Old Grecian wizard Apollonius of Tyana, who lived in Nero's time.

Ко взглядам Фурье он мог приобщиться как благодаря своему знакомству с Виктором Эннекеном, так, наверное, и чтению трудов Элифаса Леви (некогда известного как аббат Констан), который «на пути из кельи семинариста к мантии мага открывает для себя фаланстерскую литературу, впоследствии возводя теорию серий и влечений, сообразных человеческой судьбе, к Рабле». Пожалуй, сейчас самое время, чтобы точно определить, чем обязаны оккультной философии и в чем от нее отличаются и космология Фурье, и другие его необычные гипотезы: так, например, существует предположение, что «Теория четырех движений» — результат «минут», которые ее автор провел в масонских ложах времен Консульства. И совсем уже особый свет проливают на его учение постоянные переклички с самыми смелыми проектами общественного переустройства, своевременность и жизнеспособность которых в большинстве своем не вызывает более сомнений. Пытаться выхолостить весь этот идейный комплекс из трудов Фурье, чтобы сделать их более доступными для восприятия, — как и обходить молчанием тот факт, что еще в 1818 году Фурье провозгласил жизненно необходимым «перекроить людское разумение и выкинуть из головы все то, чему нас до сих пор учили» (для чего следует пересмотреть казавшееся до поры безусловным всеобщее согласие и покончить раз и навсегда с пресловутым «здравым смыслом») — означало бы непоправимо извратить их суть.
The latter became interested in it through contact with Victor Hennequin, and no doubt through his readings of the works of Eliphas Lévy (the former Abbé Constant), ‘who, on the road from divinity to magic, encountered the phalansterian library and put under Rabelais’s patronage the theory of series and that of attractions which are proportional to destinies.’3 It is high time to establish precisely what this cosmology, as well as the other unusual theses Fourier propounded, owes or does not owe to hermetic philosophy – especially if we keep in mind that the Theory of the Four Movements is purportedly the ‘minutes’ of lectures that its author gave in Masonic lodges under the Consulate. In any case, their constant intersection with the boldest plans for social transformation, whose rightness and viability have largely been demonstrated, throws them into extraordinary relief. Any attempt to segregate them from Fourier’s message, so as to make him more palatable, is a betrayal of this message, as is pretending not to know that in 1818 Fourier proclaimed the absolute need ‘to refashion human understanding and forget everything we have learned’4 (which requires us first and foremost to break with universal assent and to do away with so-called ‘common sense’).