Translation for "политцер" to english

Политцер

• political officer
• politzer

Translation examples

politzer

Материалисты, опираясь на выводы науки, утверждал Политцер, доказали, что материя существует в пространстве и в данный момент, то есть во времени.
Materialists, supported by the conclusions of science, Politzer said, affirmed that matter existed in space and in a given moment (in time).

Идея Бога, «чистого духа», творца Вселенной — бессмысленна, утверждал Политцер, высшее существо вне времени и пространства — абсурд.
The idea of God, the idea of a “pure spirit” who created the universe didn’t make sense, Politzer said, a God outside space and time was something that could not exist.

Для Сантьяго это тоже предпочтительней, Аида, он бы очень хотел убедить себя, что рассуждения Политцера безупречны, Хакобо, его томят сомнения, понимаешь, ли, Аида, его мучает неуверенность Хакобо.
Santiago also preferred that, Aída, he wanted to be convinced that what Politzer said was right, Jacobo. What got him all upset was having doubts, Aída, not being able to be sure, Jacobo.

Нужно разделять воззрения мистиков-идеалистов, утверждал Политцер, и, следовательно, отказаться от всякого научного контроля, чтобы утверждать, что Бог существует вне времени, то есть не существует никогда, и вне пространства, то есть не существует нигде.
You had to take part in idealistic mysticism and consequently not admit any scientific control, Politzer said, in order to believe in a God who existed outside time, that is, who didn’t exist in any given moment, and who existed outside space, that is, who didn’t exist in any given place.

Следовательно, вселенная не могла быть сотворена, подводил итог Политцер, поскольку для этого Богу было бы необходимо сделать это в тот момент, когда никакого момента не существовало (если мы примем тезис, что для Бога время не существует), а также необходимо, чтобы мир возник из ничего, — и это так тебя волнует? — спрашивала Аида.
Consequently the universe could not have been created, Politzer concluded, since it had been necessary for God to be able to create the world in a moment which had never been a moment (since time did not exist for God) and it would have been necessary too for the world to have come out of nothingness: and did that worry you so much, Zavalita? Aída would ask.

В гараже, в ящик для старых газет, рядом с новым экземпляром Политцера стали ложиться — «Что делать?» — думает он, — плохо переплетенные, скверно напечатанные, — «Происхождение семьи, частной собственности и государства»[35], — думает он, — захватанные руками, — «Классовая борьба во Франции»[36] — думает он, — книги, которые они читали и обсуждали в кружке.
In the box of old newspapers in the garage behind the new copy of Politzer piling up were The Chief Task of Our Times, he thinks, books read and discussed in the group, The Origins of Family, Society and State, he thinks, poorly bound books with small print, The Class Struggle in France, he thinks, that came off on your fingers.

Ты, как обычно, притворялся, Савалита, и даже больше, чем обычно, и выйдя потом вместе с Хакобо и Аидой, ты говорил больше, чем обычно, пока вы шагали к центру, — Энгельс и прибавочная стоимость, — спрашивал, не давая им ответить, — Политцер, и Птичка, и Маркс, — не закрывал рта, прерывая их, стоило им только начать, исчерпывая и вновь поднимая темы, перескакивая с пятого на десятое, говорил, говорил, говорил и все никак не мог остановиться, надеясь, что монолог его никогда не кончится, притворяясь перед самим собой, что Хакобо ничего не предлагал, что со следующей субботы им не идти в Пети-Туар, а ему — в Римак, и впервые чувствуя, что он — уже не вместе с Аидой и Хакобо, хотя они еще рядом, что они уже дышат и думают по-разному и что-то непоправимо разладилось в их единстве, и пока они пересекали площадь, он явственно ощутил: именно здесь и сейчас произошло непреложное отторжение и что-то лживое и искусственное разделило их, — так у тебя бывало с отцом, думает он — и он пытался скрыть это от них и впервые испытал к ним враждебность. Они шли втроем вниз по спуску Уньон, он говорил, они слушали — неужели Аиде не жалко?
But you’d pretended as always, Zavalita, more than always, and you’d left the meeting with Jacobo and Aída, and you’d talked too much while you walked down, Engels and unpaid work, without giving them a chance to answer, Politzer and The Bird and Marx, incessant and loquacious, interrupting them if they opened their mouths, killing topics and bringing them back to life, stumbling, profuse, confused, so that the monologue would never end, fabricating, exaggerating, lying, suffering, so that Jacobo’s proposal wouldn’t be mentioned, so that it wouldn’t be said that starting Saturday they would be on Petit Thouars and he on Rímac, feeling too now and for the first time that they were together and were not, that the respiratory communication of past times was missing, the corporal intelligence of past times, while they crossed the Plaza de Armas, which horribly here and now was also something artificial and lying and isolated them, like the conversations with my old man, he thinks, and made them be wrong and began to turn them against one another. They had gone down the Jirón de la Unión without looking at one another, he talking and they listening. Was Aída sorry about it, had Aída worked it out in advance with him?