Translation for "пер-лашез" to english

Пер-лашез

• per lachaise
• pere lachaise

Translation examples

pere lachaise

Сюзанну похоронили на кладбище Пер-Лашез.
Suzanne was cremated at Pere-Lachaise cemetery.

На кладбище Пер-Лашез. Я с дочкой гулял.
I was with my daughter at Pere-Lachaise.

Меня должны похоронить завтра днем на Пер-Лашез.
And I'm gonna be buried tomorrow afternoon at Pere-Lachaise.

Сара любила, возвращаясь домой, проходить через кладбище Пер-Лашез.
Sarah loved walking home via Pere-Lachaise cemetery with her father.

Он в одиночестве бродил по парижским улицам, посетив кладбище Пер-Лашез, где были похоронены Шопен, Оскар Уайльд и Эдит Пиаф.
He wanders the streets alone, visiting the cemetery at Pere Lachaise, where Chopin, Oscar Wilde and Edith Piaf are buried.

В Париже, на кладбище Пер-Лашез на могилу Джима Моррисона приходят гораздо больше, чем к Виктору Гюго или Оскару Уайльду.
In Paris, in the Pere-Lachaise cemetery, Jim Morrison's grave is far and away the most visited, much more than Victor Hugo or Oscar Wilde or various others.

Они доехали до кладбища Пер-Лашез и вышли под грозовое небо.
And they arrived under a stormy sky at the Pere Lachaise cemetery.

Возвращая пейджер в карман, Эмблер ощутил неясное беспокойство. — Где? — спросила Лорел. — Пер-Лашез.
As Ambler returned the device to his pocket, he felt a faint sense of unease. “Where?” asked Laurel. “Pere-Lachaise,”

Кладбище Пер-Лашез был открыто в начале девятнадцатого века и названо по имени исповедника Людовика XIV, отца Лашеза.
Le Cimetiere du Pere-Lachaise was established, at the beginning of the nineteenth century, on the hill of the old Champ l'Eveque and was named for Louis XIV's confessor, Father Lachaise.

Он не мог выпустить из рук единственную нить. Согласно карте, кладбище Пер-Лашез разделено на девяносто семь участков, своего рода миниатюрных графств, но основные маршруты имеют свои названия, так что заблудиться здесь нелегко.
He could not drop the thread. On the map, Pere-Lachaise was sectioned off into ninety-seven “divisions,” like miniature counties, but the main routes had names and the instructions had been quite specific about which to take.

Но как? Сражаться за жизнь на кладбище? Ему было не до смеха. К тому же кладбище Пер-Лашез представляло сейчас нечто большее: гигантское игровое поле с причудливым переплетением дорожек и тропинок, с кустами и деревьями, статуями и плитами, которые могли служить как препятствиями, так и укрытиями.
But how? He was way past the irony of having to fight for his life on the grounds of a cemetery. Pere-Lachaise was more than that: it was a giant game board, a fretwork of paths and lanes and monuments that could serve as obstacles or as points of attack.

Я допил свой невозможно сладкий кофе-эспрессо, понял, что зубы мои уже растворяются в этом сиропе, облизал губы, глянул на часы, надел рюкзак, заплатил по счету, глянул на солнце и спустился под землю — в метро, с его неистребимым рыбно-фекальным душком, и монотонными завываниями нищих, и техногрохотом, и поехал, чувствуя, как начинает болеть голова, в сторону кладбища Пер-Лашез добывать цветок для Дейзи.
I then drank my painfully sweet espresso coffee, felt my teeth dissolve, licked my lips, checked my watch, strapped on my knapsack, paid my bill, checked the sun, and then descended into the earth itself in a metro entrance, enveloped in its faintly fishy-fecal odor and its chants of beggars and the roars of technology, and then rode, with a faint headache, toward the Pere-Lachaise cemetery in pursuit of Daisy's flower.

Вступив на гигантскую территорию Пер-Лашез на северо-востоке Парижа, я далеко не был уверен, что и европейское кладбище вызовет у меня такую же точно реакцию, — сомнение шевельнулось во мне, едва я прошел через каменные ворота, за которыми лежит какая-то совсем другая галактика — галактика блуждающих там и сям вдовиц в черном, суровых стариков и старух, девяностолетних безногих калек, деревьев, подстриженных как пудели в цирке, знойного летнего неба, в котором что-то уже намекает на приближение грозы.
I was unsure if a European cemetery would elicit from me the same reaction as I entered the enormous Pere-Lachaise graveyard in the northeast of Paris, entering through its stone gates demarcating another galaxy altogether, a galaxy of rambling widows in black, terse crones, legless nonagenarians, trees trimmed like topiaried show dogs, a steaming midsummer sky building toward a maybe-storm.