Translation for "обретается" to english

Обретается

verb

• abide

Translation examples

abide verb

И я вижу здесь возможность не только избавиться от тьмы в этом мире, что есть моя работа, но и от той, что обретается в моем сердце.
And I feel there the opportunity not solely to correct the darkness of the world in which I serve, but also that which abides in my own heart.

И потому еврей, который подобно вам отринул ложную веру отцов и принял Христа, мне дороже русского, обретающегося в лоне истинной веры по милости рождения. Однако я вижу, что вы хотите меня о чем-то спросить.
And therefore the Jew who, like unto you, has abjured the false faith of his fathers and accepted Christ is dearer to me than the Russian who abides in the bosom of the true faith through the grace of birth … However, I can see that you wish to ask me about something.

Литературный вкус, ценящий не мысли и сведения, но лишь их оболочку, был ему чужд, и он предпочитал книги, которые всегда привлекают людей серьезного умственного склада, притом деятельных и занимающих тот или иной высокий пост, то есть книги, трактующие о подлинных событиях и людях всех веков, — исторические труды, биографии и произведения тех своеобразных писателей, которые, подобно Монтеню,[35] без притворства и оглядки на общепринятые мнения честно и здраво судят о том, что есть на самом деле. Благодаря этой любви к чтению он обретал подтверждение собственным заветным мыслям — подтверждение, которого тщетно искал в беседах с другими людьми, — а потому касательно всех наиболее важных вопросов у него сложились прочные убеждения, и он чувствовал, что сохранит их неизменными, кроме разве мелких частностей, до конца дней своих, если только разум его не утратит силы.
With nothing of that literary taste which less heeds the thing conveyed than the vehicle, his bias was toward those books to which every serious mind of superior order occupying any active post of authority in the world naturally inclines; books treating of actual men and events no matter of what era — history, biography and unconventional writers, who, free from cant and convention, like Montaigne, honestly and in the spirit of common sense philosophize upon realities. In this line of reading he found confirmation of his own more reasoned thoughts — confirmation which he had vainly sought in social converse, so that as touching most fundamental topics, there had got to be established in him some positive convictions, which he forefelt would abide in him essentially unmodified so long as his intelligent part remained unimpaired.

Его журналистское перо обладало таким весом в политической жизни страны, что даже во время самой жесткой диктатуры власти не рискнули окончательно заткнуть ему рот. За долгие годы служения журналистике он заработал себе ореол если не мученика, то по крайней мере честного борца за правду. Это порой позволяло ему публиковать такие материалы, какие его коллеги не осмелились бы даже показать редактору. Сам Генерал и Человек с Гарденией относились к нему демонстративно корректно и якобы даже принимали к сведению излагавшуюся в его статьях критику; таким образом, руководство страны заключило с самым известным журналистом негласный договор, в рамках которого поддерживалось условное равновесие между некой свободой — безусловно, в определенных рамках, — которой обладал этот труженик пера, и возможностью создать демократический образ правящего режима, который правительство обретало, ссылаясь на публикацию его наиболее острых критических статей. Питая слабость к сладкой жизни, он всегда курил толстые сигары, ел как лошадь и был большим любителем и мастером выпить пива или чего-нибудь покрепче;
His pen was so highly respected that not even the dictatorship had been able to still it completely, and during his years in the profession he had acquired an aureole of honesty that allowed him to publish what his colleagues would never have dared. Even the General and the Man of the Gardenia treated him with respect, abiding by a mutually beneficial formula that allowed him, within specific limitations, unmolested freedom, while the government projected an image of liberalism by exhibiting his moderately daring articles. A man with an obvious taste for the good life, he smoked enormous cigars, ate like a lion, and was a prodigious drinker, the only man able to defeat Uncle Rupert in the Sunday beer fests. He alone was allowed the luxury of pinching Rolf’s cousins’ magnificent buttocks, because he did it with grace, in no spirit of offense, merely of rendering due tribute. Come here, my adorable Valkyries, let this humble newspaperman feel your heavenly ass;