Translation for "морализирование" to english

Морализирование

noun

• moralizing
• moralization

Translation examples

moralizing noun

Вместо этого он негодовал на Аннагрет, на свое морализирование, на свои обязанности, мешающие сполна предаться навязчивой страсти.
Instead he resented Annagret, resented his own moral considerations, resented his other responsibilities, for standing in the way of his compulsion.

Нашему собственному, сидящему в нас Сабулу — традициям, склонности к морализированию, боязни социального остракизма, боязни быть не такими, как все, боязни быть свободными! Ну, уж больше — никогда.
Our own, internalized Sabul — convention, moralism, fear of social ostracism, fear of being different, fear of being free! Wel , never again.

— Вовсе нет! — возразила нянюшка и добавила с той способностью к схоластическому морализированию, которая по природе свойственна ведьмам. — Только то, что я физически что-то украла, еще не дает оснований называть меня воровкой.
“I ain’t!” said Nanny, and added, with that grasp of advanced morality that comes naturally to a witch: “Just because I occasionally technic’ly steal something, that doesn’t make me a thief.

– Я читал в газетах о том, как современная молодежь стала интересоваться собаками и как после войны рухнули моральные устои, но меня этим дохлым старым морализированием не проймешь. Когда я в следующий раз переступлю порог колледжа, будет уже современное обучение.
‘I read all that stuff in the papers,’ Brad said querulously, about how modern youth is going to the dogs and how morality has broken down since the war and all, but I’m not getting any of that little old broken-down morality, that’s for sure, The next time I go to college it’s going to be coed.

Плохие романы и дрянные стихи, идиотические философские системы и плоское морализирование, унылые биографии и скучнейшие описания путешествий, религиозные сочинения столь тошнотворные и детские книги столь вздорные и глупые, что, читая их, испытываешь стыд за весь человеческий род, - груда была огромна и становилась все огромней с каждой неделей.
Bad novels and worthless verses, imbecile systems of philosophy and platitudinous moralizings, insignificant biographies and boring books of travel, pietism so nauseating and children’s books so vulgar and so silly that to read them was to feel ashamed for the whole human race—the pile was high, and every week it grew higher.

Это тоже была всего лишь напускная развязность, за которой молодая стыдливость прячет свои чувства; то же самое испытывал и Квентин, отсюда угрюмая задумчивость Квентина, легкомысленный тон обоих, вымученные остроты; они оба — сознательно или бессознательно — в этой холодной комнате (теперь она уже совсем остыла), отведенной для изощренных логических рассуждений, которые, в сущности, весьма напоминали морализирование Сатпена и демонологию мисс Колдфилд — в этой комнате, не только отведенной, но и как нельзя более для этого пригодной, ибо именно здесь — из всех возможных на земле мест — они (эта логика и это морализирование) могли причинить меньше всего вреда — они оба, плечом к плечу, словно у последней траншеи, говорили Нет Квентинову призраку из Миссисипи, действия которого при жизни в минимальной степени соответствовали логике и морали, который на пороге смерти совершенно ими пренебрег, а после смерти остался к ним не только равнодушен, но и совершенно глух и даже ухитрился сделаться в тысячу раз живей и энергичней. Шрив вовсе не хотел обидеть Квентина и ничуть его не обидел, и потому Квентин даже не остановился.
It too was just that protective coloring of levity behind which the youthful shame of being moved hid itself, out of which Quentin also spoke, the reason for Quentin's sullen bemusement, the (on both their parts) flipness, the strained clowning: the two of them, whether they knew it or not, in the cold room (it was quite cold now) dedicated to that best of ratiocination which after all was a good deal like Sutpen's morality and Miss Coldfield's demonizing—this room not only dedicated to it but set aside for it and suitably so since it would be here above any other place that it (the logic and the morality) could do the least amount of harm—the two of them back to back as though at the last ditch, saying No to Quentin's Mississippi shade who in life had acted and reacted to the minimum of logic and morality, who dying had escaped it completely, who dead remained not only indifferent but impervious to it, somehow a thousand times more potent and alive. There was no harm intended by Shreve and no harm taken, since Quentin did not even stop.