Translation for "коринт" to english

Коринт

• corinth

Translation examples

corinth

Коринт, Есая, Тасла,
Corinth, Jessiah, Tusla,

на какой планете? — я, помнится, переходил от стены к стене, приветствуя старых друзей: Леона Бакста, Уистлера, Ловиса Коринта, Брейгеля Старшего, Боттичелли, Босха, Джотто, Чимабуэ, Пьеро делла Франческа, Грюневальда, Гольбейна, Лукаса Кранаха, Ван Гога, Утрилло, Гогена, Пиранези, Утамаро, Хокусая, Хиросигэ — и Стену Плача, а также Гойю и Тернера. В каждом — своя изюминка.
what planet?—I used to move from wall to wall greeting this one and that, all old friends: Leon Bakst, Whistler, Lovis Corinth, Breughel the Elder, Botticelli, Bosch, Giotto, Cimabue, Piero della Francesca, Grunewald, Holbein, Lucas Cranach, Van Gogh, Utrillo, Gauguin, Piranesi, Utamaro, Hokusai, Hiroshige—and the Wailing Wall.

— Это произойдет через два года, когда он будет лежать в спальне того частного дома в Коринте[82] после Питсберг-Лендинга, и когда будет заживать рана у него на плече, и когда его наконец догонит письмо от окторонки (может, даже именно то самое, с фотографией ее и малыша), в котором она будет слезно молить его о деньгах, сообщая, что адвокат в конце концов сбежал в Техас или в Мексику или куда-нибудь еще и что она (окторонка) не может нигде найти его мать — адвокат, наверно, убил ее, а потом украл деньги, а возможно, они оба сбежали или позволили себя убить, никак не позаботившись о ней)... Да, теперь они знали.
It would be while he would be lying in a bedroom of that private house in Corinth after Pittsburg Landing while his shoulder got well two years later and the letter from the octoroon (maybe even the one that contained the photograph of her and the child) finally overtaking him, wailing for money and telling him that the lawyer had departed for Texas or Mexico or somewhere at last and that she (the octoroon) could not find his mother either and so without doubt the lawyer had murdered her before he stole the money, since it would be just like both of them to flee or get themselves killed without providing for her at all.)—Yes, they knew now.

Они оба терпели его, словно в нарочитом пылу самобичевания хотели, чтобы их физические муки помогли им острее ощутить душевную боль тех двоих юношей в те времена, пятьдесят или, вернее, сорок восемь, а потом сорок семь и сорок шесть лет назад, ибо шел шестьдесят четвертый, а потом шестьдесят пятый год, и голодные, оборванные остатки армии, отступив через Алабаму и Джорджию в Каролину, двигались дальше не под напором теснящего их победоносного войска, а скорее под напором взметнувшихся высоким валом имен проигранных обеими сторонами сражений — Чикамога, Франклин, Виксберг, Коринт и Атланта[86], сражений, проигранных не только из-за численного превосходства противника и недостатка амуниции и провианта, а из-за генералов, которым совсем не следовало быть генералами — ведь они стали генералами не потому, что изучили современные методы ведения войн или способны были их усвоить, а потому, что неограниченная кастовая система наделила их божественным правом командовать своими ближними; к тому же эти генералы прожили недостаточно долго, чтобы овладеть искусством вести битвы с участием крупных соединений, действующих предусмотрительно и согласованно, ибо они уже с самого начала были таким же анахронизмом, как Ричард, Роланд или Дюгеклен[87]; в двадцать восемь, тридцать и тридцать два года они уже носили плюмажи и плащи с алым подбоем и в кавалерийской атаке захватывали военные корабли, но не брали ни хлеба, ни мяса, ни снарядов;
They both bore it as though in deliberate flagellant exaltation of physical misery transmogrified into the spirits' travail of the two young men during that time fifty years ago, or forty-eight rather, then forty-seven and then forty-six, since it was '64 and then '65 and the starved and ragged remnant of an army having retreated across Alabama and Georgia and into Carolina, swept onward not by a victorious army behind it but rather by a mounting tide of the names of lost battles from either side Chickamauga and Franklin, Vicksburg and Corinth and Atlanta—battles lost not alone because of superior numbers and failing ammunition and stores, but because of generals who should not have been generals, who were generals not through training in contemporary methods or aptitude for learning them, but by the divine right to say "Go there" conferred upon them by an absolute caste system; or because the generals of it never lived long enough to learn how to fight massed cautious accretionary battles, since they were already as obsolete as Richard or Roland or du Guesclin, who wore plumes and cloaks lined with scarlet at twenty-eight and thirty and thirty-two and captured warships with cavalry charges but not grain nor meat nor bullets, who would whip three separate armies in as many days and then tear down their own fences to cook meat robbed from their own smokehouses, who on one night and with a handful of men would gallantly set fire to and destroy a million dollar garrison of enemy supplies and on the next night be discovered by a neighbor in bed with his wife and be shot to death—two, four, now two again, according to Quentin and Shreve, the two the four the two still talking—the one who did not yet know what he was going to do, the other who knew what he would have to do yet could not reconcile himself-Henry citing himself authority for incest, talking about his Duke John of Lorraine as if he hoped possibly to evoke that condemned and excommunicated shade to tell him in person that it was all right, as people both before and since have tried to evoke God or devil to justify them in what their glands insisted upon—the two the four the two facing one another in the tomblike room: Shreve, the Canadian, the child of blizzards and of cold in a bathrobe with an overcoat above it, the collar turned up about his ears;