Translation for "искус" to english

Искус

noun

• probation
• novitiate
• noviciate

Translation examples

probation noun

Это было испытание, искус;
It was the probation, the durance;

Отсюда эти четыре года, этот искус.
That was why the four years, the probation.

Он отправился в Рим для искуса перед вступлением в монахи.
He has gone to Rome, to serve his term of probation for the priesthood.

Это был искус для самого Генри, и Генри заставил всех троих ждать, на что — до известного предела — пошла даже и Джудит.
'It was Henry's probation; Henry holding all three of them in that durance to which even Judith acquiesced up to a certain point.

В свое время, когда Пелагия проходила искус, первым ее послушанием стала работа в монастырской больнице, так что опыта по медицинской части ей было не занимать.
When Pelagia was undergoing her probation as a novice, her first work of penance had been working in the convent hospital, so that she had ample experience in the area of medicine.

Генри не позволял ему — понимаешь, ведь он проходил искус), получив от него письмо со словами Мы ждем уже достаточно долго, тотчас начнет вместе с Клити шить из лоскутков и обрезков фату и подвенечное платье;
Henry would not let him; it was the probation, you see) when she received a letter from him saying We have waited long enough, she and Clytie should begin at once to fashion a wedding dress and veil out of rags and scraps;

Три месяца искуса даже не пролетели, а промчались; близился день, когда я воистину соединюсь с Матерью Всего Сущего. Как жаждал я увидеть твой светлый лик, о Исида, — трепетнее, чем Ночь ждет встречи с Рассветом, пламеннее чем влюбленный томится по своей прекрасной невесте.
The months of probation passed but too swiftly, and now the holy day drew near when I was in truth to be united to the universal Mother. Never hath Night so longed for the promise of the Dawn; never hath the heart of a lover so passionately desired the sweet coming of his bride, as I longed to see Thy glorious face, O Isis!

Он знал верность и хранил ее, он знал гордость и ревность, он любил, скорбел и убивал, все еще скорбя и, я думаю, все еще продолжая любить Бона, человека, которому он дал четыре года, чтобы тот прошел искус, отринул и расторг свой первый брак, хотя и сознавал, что все эти четыре года надежд и ожиданий пропадут напрасно.
He knew loyalty and acted it, he knew pride and jealousy; he loved grieved and killed, still grieving and, I believe, still loving Bon, the man to whom he gave four years of probation, four years in which to renounce and dissolve the other marriage, knowing that the four years of hoping and waiting would be in vain.

На пароходе тоже праздновали рождество — с теми же букетами остролиста и омелы, с тем же пуншем и грогом, а возможно, даже наверняка, с рождественским ужином и балом, но все это было не для них — они стояли в студеной тьме у поручней над темною водой и все еще молчали, ведь говорить им было не о чем, и оба (четверо) как бы проходили некий искус, как бы в нерешительности чего-то ожидали — благодаря Генри, который знал, но все еще не верил, который хотел тщательно рассмотреть и доказать самому себе то, что, по мнению Квентина и Шрива, было для него равносильно смерти.
There would be Christmas on the boat too: the same holly and mistletoe, the same eggnog and toddy; perhaps, doubtless, a Christmas supper and a ball, but not for them: the two of them in the dark and the cold standing at the guard rail above the dark water and still not talking since there was nothing to say, the two of them (the four of them) held in that probation, that suspension, by Henry who knew but still did not believe, who was going deliberately to look upon and prove to himself that which, so Shreve and Quentin believed, would be like death for him to learn.

а в то рождество она просто проснулась утром и узнала, что они уехали, и осталось только письмо, записка — от Генри, ведь он, без сомнения, запретил Бону ей писать — весть о перемирии, об искусе, и Джудит до известного предела на это пошла — Джудит, которая ослушалась бы любого приказа отца так же мгновенно, как Генри бросил ему вызов; она ведь и Генри послушалась не потому, что он был родственником, братом, а лишь в силу их особых отношений — они составляли как бы одно существо с двумя телами, и обоих одновременно обольстил человек, которого Джудит к тому времени еще ни разу не видела. Оба — и Джудит и Генри — знали, что она выдержит искус и позволит ему (Генри) использовать этот перерыв, но лишь до обоюдно ими признанного, хотя точно и не названного и не обозначенного предела, причем оба, конечно, не сомневались, что, когда дойдет до этого предела, она так же спокойно откажется от уступок, традиционно свойственных слабому полу, нарушит перемирие и встретит его как врага, отнюдь не требуя и даже не желая присутствия и помощи Бона, и, без сомнения, даже не позволит ему вмешаться, если б он при сем и присутствовал, а сначала — как мужчина с мужчиной вступит в бой с Генри и лишь потом согласится снова стать женщиной, возлюбленной и невестой.
she just waked the next morning and they were gone and only the letter, the note, remaining, the note written by Henry since doubtless he refused to allow Bon to write—this announcement of the armistice, the probation, and Judith acquiescing up to that point, who would have refused as quickly to obey any injunction of her father as Henry had been to defy him yet who did obey Henry in this matter—not the male relative, the brother, but because of that relationship between them that single personality with two bodies both of which had been seduced almost simultaneously by a man whom at the time Judith had never even seen—she and Henry both knowing that she would observe the probation, give him (Henry) the benefit of that interval, only up to that mutually recognized though unstated and undefined point and both doubtless aware that when that point was reached she would, and with the same calm, the same refusal to accept or give because of any traditional weakness of sex, recall the armistice and face him as a foe, not requiring or even wishing that Bon be present to support her, doubtless even refusing to allow him to intervene if he were, fighting the matter out with Henry like a man first, before consenting to revert to the woman, the loved, the bride. And Bon: Henry would have no more told Bon what his father had told him than he would have returned to his father and told him that Bon denied it, since to do one he would have to do the other and he knew that Bon's denial would be a lie and though he could have borne Bon's lie himself, he could not have borne for either Judith or his father to hear it.

novitiate noun

Кстати, могу тебе сообщить, что благородный отец аббат запретил всем проходящим искус обсуждать это дело.
I can tell you that the Reverend Father Abbot has ordered the entire novitiate to drop the subject.

Вышел в отставку, распростился с родными и вскоре уже пребывал на искусе в одном из отдаленнейших монастырей.
He retired from the army, said his farewells to his family, and soon thereafter was serving his novitiate in one of the country’s most isolated monasteries.

Так что же случилось? В течение ночи все, проходящие искус, были заняты маленькой свеженькой историей о том, будто Франциск встретил там, в пустыне, самого блаженного, и что блаженный проводил нашего мальчика к тому месту, где был этот хлам, и сообщил ему, что на него снизойдет призвание.
So what happens? By tonight, the whole novitiate is buzzing with the sweet little story that Francis met the Beatus himself out there, and the Beatus escorted our boy over to where that stuff was and told him he’d find his vocation.”

Там лежал совсем маленький медальон, который можно было открыть и увидеть миниатюрный портрет, восхитительно красивый портрет принцессы, во мгновение ока приведший мне на память всю тысячу и одну ночь, все сказки моей юности, все грезы и порывы того незабвенного времени, когда я отслужил время моего искуса и торжественно просил о приеме в члены Братства, дабы искать Фатмэ в стране Востока.
There lay a tiny locket which could be opened and contained a miniature portrait of a ravishingly beautiful princess, which in an instant reminded me of all the thousand and one nights, of all the tales of my youth, of all the dreams and wishes of that great period when, in order to travel to Fatima in the Orient, I had served my novitiate and had reported myself as a member of the League.