Translation for "загоревший" to english

Загоревший

adjective

• sunburnt
• bronzed
• sun-tanned

Translation examples

sunburnt adjective

На стуле у окна, зажав руки между колен, сидел дюжий юнец, наблюдая за ней с восхищением и чуть идиотским выражением на загоревшем лице;
Seated in a windsor chair, with his hands clasped between his knees, was a stalwart youth, watching her with a rapt and slightly idiotic expression on his sunburnt countenance;

Егор Семеныч, сильно загоревший, замученный, злой, скакал то в сад, то в поле и кричал, что его разрывают на части и что он пустит себе пулю в лоб.
Yegor Semyonitch, sunburnt, exhausted, ill-humoured, galloped from the fields to the garden and back again; cried that he was being torn to pieces, and that he should put a bullet through his brains.

В первый момент Ральф, удивившись, отступил шага на два и окинул его взглядом с ног до головы. Сухощавый, смуглый, истощенный человек, примерно одних лет с ним, сутулый, с очень мрачным лицом, которого отнюдь не красили запавшие от голода и сильно загоревшие щеки и густые черные брови, казавшиеся еще чернее по контрасту с совершенно белыми волосами, одетый в грубый поношенный костюм странного и уродливого покроя, придававший ему вид приниженный и опустившийся, — вот все, что увидел Ральф в первую секунду.
Astonished for the moment, Ralph fell back a couple of paces and surveyed him from head to foot. A spare, dark, withered man, of about his own age, with a stooping body, and a very sinister face rendered more ill-favoured by hollow and hungry cheeks, deeply sunburnt, and thick black eyebrows, blacker in contrast with the perfect whiteness of his hair; roughly clothed in shabby garments, of a strange and uncouth make;

bronzed adjective

В нескольких шагах позади шел телохранитель Паддергорна в шортах, мускулистый, загоревший под бронзу, в белой шляпе с большими полями.
Several steps behind them walked Padderhorn's bodyguard, in shorts, muscular, with a bronze tan.

Мастер загадок лежал лицом вниз, и его загоревший череп виднелся сквозь поредевшую листву папоротника.
The riddlemaster had fallen facedown into the ferns, and the bronze dome of his head was barely visible above the battered foliage.

Брызги от фонтана намочили рубашку, и та прилипла к бронзовой коже, загоревшей за многие дни в море.
The spray from the fountain had left his shirt damp, and it clung to skin bronzed by long days at sea.

Мужчина, приблизительно пять футов и шесть дюймов, с коротким ежиком рыжих волос, черной бородкой и загоревшей бронзовой кожей.
He was perhaps five-foot-six, with a short brush of red hair, a black beard, and skin that looked darkened and bronzed by the sun.

Он очень возмужал за первую же неделю, у него стало резче лицо, точнее обрисовывался разрез чуть-чуть потемневших глаз, все-таки еще очень светлых на загоревшем лице.
He had matured a lot in the first week; his features had become more defined, the slit of his eyes, ever so slightly darker but still very light against his bronzed face, seemed clearer.

Пятеро теперь лежали в овраге. Кожа у всех была светлой, как это свойственно людям Истинного Мира, но загоревшей до бронзового оттенка. Волосы – цвета воска, бледно-желтые, или светлые, как бархатцы, – были заплетены в косы и потемнели от крови.
Five lay here, fairskinned like all the peoples of the Real World, bronzed from the sun, their hair-flaxen or primrose or the gay hue of marigolds-braided and dabbled with darkening blood.

46 Серые птицы радостно подлетают к каменистому двору и, быстро сориентировавшись, начинают клевать всякую мелочь - маленький бурундучонок беззаботно бегает среди них - Птицы шустро мотают головками косясь на порхающую над ними желтую бабочку - Меня подмывает выбежать за двери и закричать "Эге-гей" но это было бы слишком пугающим испытанием для их маленьких бьющихся сердец - Я закрываю все свои ставни по всем четырем сторонам света и сижу в темном доме, только одна дверь остается открытой, и я замечаю как ярок и тепел солнечный свет и воздух, и мне кажется, что тьма выдавливает меня сквозь последнее ведущее в мир отверстие - Это мой последний полдень, я сижу и думаю об этом, интересно, что чувствуют заключенные в последний день 20-летнего срока - Я могу лишь сидеть и пытаться вобрать в себя все это - Шест анемометра сложен, все уложено, мне осталось только забросать мусорную яму, вымыть кастрюли и до-свидания, оставив радио завернутым в ткань, засунув под дом антенну и присыпав известкой туалет - Каким печальным выглядит мое дочерна загоревшее лицо в затемненном закрытыми ставнями окне, очертания его напоминают мне о том что полжизни прожито, это уже почти зрелый возраст, разложение и страсти готовы привести меня к сладкой победе золотой бесконечности - Полнейшая тишина, безветренный полдень, маленькие пихты высохли и покоричневели, их летнее рождество окончено и теперь уж скоро бури покроют инеем и завьюжат всю округу - И не станут тикать ни одни часы, не станет тосковать ни один человек и пребудут молчаливыми снег и погребенные им камни, а Хозомин как всегда будет неясно вырисовываться и грустить беспечально - Прощай, Пик Одиночества, ибо познал ты меня как есмь - Да парят ангелы неродившиеся и ангелы погибшие над тобою подобны облаку и окропляют тебя подношениями золотых вечных цветов - Текущее сквозь все протекло теперь и через меня и через этот мой карандаш и больше нечего добавить - Маленькие пихты скоро станут большими - Я бросаю последнюю консервную банку вниз по крутому склону и слышу как она грохочет весь путь в 1500 футов и это опять напоминает мне (из-за большой свалки консервных банок накопившихся от смотрителей за пятнадцать лет) о великой лоуэлловской свалке на которой мы играли по субботам среди ржавых автомобильных останков и куч смердящего мусора и считали это великолепным, все это включая старые горделивые авто с изуродованными проржавевшими сцеплениями валяющиеся под боком суперсовременной с иголочки автострады проложенной от самого центра вокруг бульвара и до Лоуренса - последнее одинокое позвякивание моих консервов Одиночества в безлюдной долине, которому, обнаженный, внемлю с удовлетворением - В таком далеком далеком отсюда начале времен было смерчеподобное пророчество гласившее что все мы плача будем сметены и унесены как щепки - Люди с усталыми глазами уже понимают это и ждут наступления бесформенности и распада - и все же может быть сила любви в их сердцах не ослабла и осталась той же, просто я не знаю больше что означает это слово - все что мне нужно сейчас это порция мороженого
46 Flights of gray birds come merrying to the rocks of the yard, look around awhile, then start pecking at little things—the baby chipmunk runs among them unconcerned—The birds look up quickly at a fluttering yellow butterfly—I have the urge to run to the door and yell “Yaaah” but that would be a frightful imposition on their little beating hearts—I closed down all my shutters to all four points of the compass and so I sit in the darkened house with just the door, open, admitting bright warm sunlight and air and it seems that the darkness is trying to squeeze me out that last orifice to the world—It is my last afternoon, I sit thinking that, wondering what prisoners have felt like on their last afternoons after 20-year imprisonments—All I can do is sit and wait for the proper gloat—The anemometer and pole are down, everything is down, all I have to do is cover the garbage pit and wash the pots and goodbye, leaving the radio wrapped and antenna under house and toilet limed liberally—How sad my great bronzed face in the windows with their dark backdrop, the lines in my face indicating halfway in life, middle age almost, the decay and the strife all come to the sweet victory of the golden eternity—Absolute silence, a windless afternoon, the little firs are dry and brown and their summer christmas is over and not long from now hoar storms’ll blizzard the area down—No clock will tick, no man yearn, and silent will be the snow and the rocks underneath and as ever Hozomeen’ll loom and mourn without sadness evermore—Farewell, Desolation, thou hast seen me well—May angels of the unborn and angels of the dead hover over thee like a cloud and sprinkle offerings of golden eternal flowers—That which passes through everything has passed through me and always through my pencil and there is nothing to say—The little firs will be big firs soon—I throw my last can down the steep draw and hear it clammering all the way 1500 feet and again reminding me (because of the great dump of cans down there of 15 years of Lookouts) of the great dump of Lowell on Saturdays when we’d play among the rusty fenders and stinking piles and think it great, all of it including old cars of hope with gaunt rutted clutches all underneath the new sleek superhighway that runs from clear around the boulevard to Lawrence—the last lonesome clang of my Desolation cans in the void valley, to which I listen, naked, with satisfaction—Way far back in the beginning of the world was the whirlwind warning that we would all be blown away like chips and cry—Men with tired eyes realize it now, and wait to deform and decay—with maybe they have the power of love yet in their hearts just the same, I just don’t know what that word means anymore—All I want is an ice cream cone. 47