Translation for "бурлескная" to english

Бурлескная

• burlesque

Translation examples

burlesque

Почти что бурлескная ярмарочная.
That almost burlesque fairground.

Если что и нуждалось в защите, гак это его застенчивость, и с этой целью, действуя, скорее, наобум, он постепенно усвоил эту бурлескную роль.
It was his modesty which needed protection and for this purpose, but without design, he gradually assumed this character of burlesque.

Уже первый проект, озаглавленный «Десантируем мини-юбки в Палестину!», был выдержан в том слегка исламофобском, бурлескном тоне, какой впоследствии весьма способствовал моей популярности;
my initial project, entitled Let’s Drop Miniskirts on Palestine!, already had that tone of light Islamophobic burlesque which was later going to contribute so much to my renown;

И тут я понял, почему никогда не описывал сектантов в своих скетчах: легко иронизировать над человеческими существами, видеть в них бурлескных роботов, покуда ими движет банальная алчность или вожделение;
I understood then why I had never introduced sects into my sketches: it is easy to make jokes about human beings, to consider them as burlesque mechanisms when they are, banally, moved by cupidity or desire;

дальше в спектакле шла уморительная сценка под заглавием «Палестинцы смешны», где я изощрялся в бурлескных, сальных аллюзиях на колбаски с динамитом, какие шахидки из ХАМАС обматывали вокруг талии, чтобы приготовить паштет из евреев.
the rest of the show included a screamingly funny playlet entitled “The Palestinians Are Ridiculous,” into which I slipped a variety of burlesque and salacious allusions about sticks of dynamite that female militants of Hezbollah put around their waists in order to make mashed Jew.

Любопытно отметить, что м-р Гудмен, цитируя это же самое место, удовлетворенно отмечает, что “Себастьян Найт был до того обольщен бурлескной стороной вещей и столь неспособен интересоваться их серьезной основой, что ухитрялся, не будучи от природы ни циничным, ни бессердечным, вышучивать интимные чувства, справедливо почитаемые священными всем остальным человечеством”.
It is curious to note that Mr Goodman, quoting the same passage, is content to comment that 'Sebastian Knight was so enamoured of the burlesque side of things and so incapable of caring for their serious core that he managed, without being by nature either callous or cynical, to make fun of intimate emotions, rightly held sacred by the rest of humanity'.

сознание того, что он, именно теперь, стоит на пологом берегу реки, тогда как другой ее берег, удаленный на много миль и едва различимый за разбросанными островками, был все же несколько выше, и то, что он может отнести эту странную асимметрию на счет отталкивающих сил вращения земли, не беспокоило его, а, напротив, заставляло думать о том, что эта земная планета бесконечно цивилизованная и какая-то удивительно родная, что сообщало его духу легкость, а телу спортивность. То же самое он испытывал, когда на мгновение представлял себе, как несется над ландшафтом тополиный пух, а в сокровенных глубинах реки скользят по дну мелкие камушки, перекатываются, обгоняя друг друга, или даже медленно отрываются ото дна в плавном прыжке, опутанные тиной, подгоняемые естественными волнами, которые он не только мог представить себе – как они бурлят где-то глубоко-глубоко, сокрытые под гладкой поверхностью, превращаясь во встречное течение, – но и прочувствовать: Зоргер всегда старался, где бы он ни был, убедиться в реальности таких бурлескных, едва приметных процессов, которые порою были приятным развлечением, а иногда волновали и занимали его всерьез.
far from putting him off, his consciousness of standing on a flat beach while the opposite shore, miles away and scarcely visible through the islands, was slightly steeper, and of being able to attribute this strange asymmetry to the rotation of the earth, gave him the feeling that the planet earth was a civilized, homelike, intelligible place, a feeling that made his mind playful and his body resilient. This state of mind was also favored by the fleeting thought that while poplar seeds were drifting through the air, the pebbles on the riverbed were at the same time shifting unseen, rolling or slowly leaping over one another, enveloped in clouds of mud and propelled by waves deep below the surface which he could sense rather than infer. Wherever he was, Sorger tried to experience minute burlesque processes of this kind, which sometimes merely amused him but sometimes aroused him and filled his whole being.

По словам твоего дедушки, никто не спрашивал, даже не задумывался о том, что сталось с его матерью: умерла ли она, сбежала ли с любовником или вышла замуж; она не переходила из одного состояния — прелюбодеяния или смерти — в другое, унося с собой копившийся годами мусор, который мы называем памятью, и свое неповторимое Я, а изменялась постепенно, от фазы к фазе, как меняется бабочка, сбросив кокон — она не переносит ничего, что было, в то, что есть, не оставляет позади ничего сущего, а целиком, нетронутая и покорная, принимает свое следующее обличье и, подобно тому, как распустившаяся роза или магнолия одного роскошного июня увядает и возрождается в другом, не оставляет нигде между землей и солнцем ни костей, ни чего-либо вещественного, ни малейшей частички праха от былых поражений, от их бездушной роскоши. Мальчик появился в этом перенасыщенном ароматами, закупоренном шелковом лабиринте готовым и законченным, не подверженным воздействию никаких микробов, словно изящный порочный дух-символ, словно бессмертный паж бессмертной праматери Лилит[49]; он явился в этот мир в возрасте не одной секунды, а двенадцати лет, когда изысканный наряд пажа был уже наполовину спрятан под бесформенной дерюгой, какие шьют по железному шаблону и продают миллионами штук, — под этой бурлескной униформой и в регалиях трагического бурлеска сынов Хама;
Your grandfather said you did not wonder what had become of the mother, you did not even care: death or elopement or marriage: she would not grow from one metamorphosis dissolution or adultery—to the next carrying along with her all the old accumulated rubbish-years which we call memory, the recognizable I, but changing from phase to phase as the butterfly changes once the cocoon is cleared, carrying nothing of what was into what is, leaving nothing of what is behind but eliding complete and intact and unresisting into the next avatar as the overblown rose or magnolia elides from one rich June to the next, leaving no bones, no substance, no dust of whatever dead pristine soulless rich surrender anywhere between sun and earth. The boy had been produced complete and subject to no microbe in that cloyed and scented maze of shuttered silk as if he were the delicate and perverse spiritsymbol, immortal page of the ancient immortal Lilith, entering the actual world not at the age of one second but of twelve years, the delicate garments of his pagehood already half concealed beneath that harsh and shapeless denim cut to an iron pattern and sold by the millions—that burlesque uniform and regalia of the tragic burlesque of the sons of Ham—a slight silent child who could not even speak English, picked suddenly up out of whatever debacle the only life he knew had disintegrated into, by a creature whom he had seen once and learned to dread and fear yet could not flee, held helpless and passive in a state which must have been some incredible compound of horror and trust, since although he could not even talk to her (they made, they must have made, that week's journey by steamboat among the cotton bales on the freight deck, eating and sleeping with Negroes, where he could not even tell his companion when he was hungry or when he had to relieve himself) and so could have only suspected, surmised, where she was taking him, could have known nothing certainly except that all he had ever been familiar with was vanishing about him like smoke.