Translation for "ареола" to english

Ареола

• areola

Translation examples

areola

Откуда взялась эта ареола?
How did this areola come...?

Это нечто большее. Все дело в ареоле.
It's about the areola.

- Конечно, давайте назовемся Ареолами Сосков.
- Sure, we'll just call ourselves the Areolas.

Это Ареола, наша новая ученица по обмену.
This is Areola, our foreign exchange student.

Внезапно я поднял взгляд от стола и увидел ареолу.
And suddenly, I look up from my desk and there's this areola.

Во-первых, рассекаем терминальные протоки и отделяем комплекс сосковой ареолы от нижерасположенной ткани.
(woman speaking indistinctly on P.A.) First, I will transect the terminal ducts and separate the nipple areola complex from the underlying tissue.

Мы отделяем сосок и ареолу и удаляем ткани молочной железы здесь, оставляя кожу в виде конверта, что поможет в дальнейшей реконструкции груди.
We remove the nipple and the areola, and we take the breast tissue out through here, leaving the skin to form an envelope that will help create the reconstructed breast.

Когда умерла бабуля, у меня было очень много проблем... реорганизация компании, ремонт кухни, операция по уменьшению ареола, которая удалась только наполовину, Так что я забыла спросить про завещание бабули.
When Maw Maw died, it was a crazy time for me... corporate restructuring, a kitchen remodel and I had areola-reduction surgery that was only half successful, so I was a little too distracted to ask to see the will.

Груди висели низко, ареолы вокруг сосков большие и коричневые.
Her breasts were pendulous, the areolas large and brown.

Соски торчали, а ареолы вокруг них стали темно-вишневыми.
The nipples peeped out cheerily, and their areolas had taken on a deeper shade of pink.

Ареолы вокруг ее сосков были такими большими и насыщенно-красными, что хотелось отвести глаза.
Her areolae were too big and outrageously red-red to bear looking at.

Ее груди были бледными-пребледными, розовые соски почти не отличались от ареола вокруг них.
Her breasts were pale, soft, the nipples not yet risen from the pink areolae that tipped them.

Груди уже тяжелые, как налитые плоды, но еще девичьи, с маленькими сосками, со странными ареолами, гладкими темно-коричневыми кружками вокруг сосков, — видение, которое сэр Джон не мог стереть из памяти никакими усилиями за прошедшую с тех пор четверть века.
The breasts already heavy as globed fruit but also still those of an adolescent, the nipples not yet raised, the areolae strange, smooth dark-brown circles. It was an image Sir John had not been able to eradicate from his memory – try and pray as he might – in the quarter of a century since then.

за пологом, расчерченным геометрическим рисунком, среди разметанных подушек и валиков, воздух напоен запахом наших обнаженных тел: груди Ирины слегка выдаются на худощавом торсе; коричневые ареолы сосков пришлись бы к месту на более пышном бюсте; узкий, заостренный лобок выступает в форме равнобедренного треугольника (слово «равнобедренный», однажды соотнесенное с лобком Ирины, наполняется для меня такой чувственностью, что я не в состоянии произносить его без внутренней дрожи). Ближе к центру сцены линии норовят надломиться, становятся извилистыми, как струйки дыма, поднимающиеся из жаровни, в которой догорают нехитрые пряности армянской бакалейной лавки: дурная слава курильни опиума стоила ей полного разгрома, учиненного мстительной толпой обывателей; начинают корчиться – линии, словно невидимые путы, связывающие нас троих; и чем яростнее мы выкручиваемся, пытаясь освободиться от них, тем крепче затягиваются и впиваются в нашу плоть их узлы.
now the space that it must cover is overloaded, thick, it leaves no crevice open to the horror of the void among the geometric-patterned draperies, the pillows, the atmosphere impregnated with the odor of our naked bodies, Irina’s breasts barely protruding from her skinny chest, the dark areolas that would be more in proportion on a more swollen bosom, the narrow, pointed pubes in the form of an isosceles triangle (the word “isosceles,” once I had associated it with Irina’s pubes, is charged for me with such sensuality that I cannot say it without making my teeth chatter). Near the center of the scene, the lines tend to twist, to become sinuous like the smoke from the brazier where she is burning the poor surviving aromas from an Armenian spice shop whose borrowed fame as an opium den had sparked the looting by the mob avenging morality, to twist—the lines again—like the invisible rope that binds us, the three of us, and the more we writhe to free ourselves the more our knots tighten, dig into our flesh.