Translation for "арендаторы" to english

Арендаторы

noun

• tenantry

Translation examples

tenantry noun

У меня арендаторов нет.
I haven't any tenantry."

Конечно, нет. – А у вас есть арендаторы? – У меня? Нет.
"No, no. I suppose not." "Well, have you any tenantry?" No.

По природе человек мягкий и добрый, он заслужил снисходительное отношение своих арендаторов.
Of a kindly, gentle nature, he had been indulgently regarded by his tenantry.

– Принято считать, что из верхов всегда выходят хорошие командиры. В старину, конечно, так оно и было, ведь тогда аристократ должен был присматривать за арендаторами и получал соответствующее воспитание.
Basil began, "that people always expect the upper class to be good leaders of men. That was all right in the old days when most of them were brought up with tenantry to look after.

Джон никогда не забывал о долге христианина и в любую погоду посещал воскресные богослужения, говоря, что землевладелец обязан подавать добрый пример своим арендаторам.
He had been always most observant of his religious duties, attending divine service with the utmost regularity whatever the weather might be, and saying that it was a duty a landed proprietor owed as much to his tenantry as himself to set a good example in such matters.

сэр Уолтер еще готовил величавые поклоны для всех скорбящих крестьян и арендаторов, которые вздумают явиться на проводы, а Энн, со спокойствием отчаяния, уже брела в Киллинч-лодж, где надлежало ей провести первую неделю.
Sir Walter prepared with condescending bows for all the afflicted tenantry and cottagers who might have had a hint to show themselves, and Anne walked up at the same time, in a sort of desolate tranquility, to the Lodge, where she was to spend the first week.

Да и владей вы сейчас имением с дворцом и парком, высоким титулом — сумели бы вы сохранить привилегии своего класса и заставить своих арендаторов почитать сословие пэров? Могли бы противостоять каждому шагу прогресса и, защищая свой прогнивший строй, быть готовым по колено зайти в кровь черни?
Now, if you'd only an estate and a mansion, and a park, and a title, how you could play the exclusive, maintain the rights of your class, train your tenantry in habits of respect to the peerage, oppose at every step the advancing power of the people, support your rotten order, and be ready for its sake to wade knee-deep in churls' blood;

со времен Елизаветы и до конца царствования Виктории они вели замкнутую жизнь в окружении родичей и арендаторов, сыновей отсылали учиться за границу, откуда они нередко привозили себе жен, а если нет, тогда роднились браками с еще несколькими семействами в таком же положении, как они, и жили, лишенные возможностей карьеры, усваивая уже в тех потерянных поколениях уроки, содержащиеся и в жизни трех последних мужчин в роду. Умелый редактор, мистер Самграсс собрал удивительно однородный томик — стихи, письма, отрывки из дневников, несколько неопубликованных эссе, и всё это дышало суровыми вдохновенным подвижничеством и рыцарственностью не от мира сего; были там и письма кое-кого из сверстников, написанные после смерти ее братьев, и каждое, ясней или глуше, излагало всё ту же повесть о замечательных мужчинах, которые в пору великолепного духовного и физического расцвета, пользуясь всеобщей любовью и столь много обещая в будущем, стояли в каком-то смысле особняком среди товарищей, были мучениками в венцах, предназначенными к жертвоприношению.
from Elizabeth’s reign till Victoria’s they lived sequestered lives, among their tenantry and kinsmen, sending their sons to school abroad, often marrying there, inter-marrying, if not, with a score of families like themselves, debarred from all preferment, and learning, in those lost generations, lessons which could still be read in the lives of the last three men of the house. Mr Samgrass’s deft editorship had assembled and arranged a curiously homogeneous little body of writing — poetry, letters, scraps of a journal, an unpublished essay or two, which all exhaled the same high-spirited, serious, chivalrous, otherworldly air and the letters from their contemporaries, written after their deaths, all in varying degrees of articulateness, told the same tale of men who were, in all the full flood of academic and athletic success, of popularity and the promise of great rewards ahead, seen somehow as set apart from their fellows, garlanded victims, devoted to the sacrifice.