Translation examples
В ходе восьмой сессии КС один из членов ГЭПТ гжа Марта Ивет Мунги де Агилар (Сальвдор) покинула свой пост.
During the eighth session of the COP, a member of the EGTT, Ms. Martha Yvette Munguí de Aguilar (El Salvador), resigned.
22. На 5-м заседании 6 ноября гн Жиру и гжа Мунгуи де Агилар сообщили ВОКНТА о результатах проведенных ими неофициальных консультаций.
At the 5th meeting, on 6 November, Mr. Giroux and Ms. Munguía de Aguilar reported to the SBSTA on the results of their informal consultations.
Г-н Хирардин будет исполнять обязанности члена ГЭПТ в течение остающегося срока полномочий г-жи Мунги де Агилар, т.е. до конца 2003 года.
Mr. Girardin will serve on the EGTT for the remaining period of the membership of Ms. Munguí de Aguilar, i.e. until the end of 2003.
Г-н Леонидас Освальдо Хирардин (Аргентина) был назначен правительством Аргентины вместо гжи Мунги де Агилар в состав ГЭПТ от группы стран Латинской Америки и Карибского бассейна.
Mr. Leonidas Osvaldo Girardin (Argentina) was nominated by the Government of Argentina to replace Ms. Munguí de Aguilar in the seat of the Latin America and the Caribbean group.
На срок, начинающийся с даты избрания, были избраны следующие три эксперта: Денис Дэвис (Канада), Николае Павловски (Румыния) и Мария Луиса Рейна де Агилар (Сальвадор).
The following three experts were elected for a term beginning on the date of election: Denis Davis (Canada), Neculai Pavlovschi (Romania) and María Luisa Reyna de Aguilar (El Salvador).
21. На 2-м заседании Председатель предложил гну Пьеру Жиру (Канада) и гже Марте Иветт Мунгуи де Агилар (Сальвадор) оказать ему содействие при проведении неофициальных консультаций по этому подпункту.
At the 2nd meeting, the Chairman invited Mr. Pierre Giroux (Canada) and Ms. Martha Yvette Munguía de Aguilar (El Salvador) to assist him in conducting informal consultations on this sub-item.
Но вот наконец на улице прозвучал последний выстрел, добивающий раненых, и генерал Родриго де Агилар подполз к окну, поднялся и выглянул в него и приказал кому-то, чтобы послали за мусорными фургонами и вывезли на них трупы, после чего удалился, пожелав на прощание: «Доброй ночи, мой генерал!» – «Доброй ночи, – отозвался он, – доброй ночи, дружище!
shaking the building, making plans for tomorrow in the morning and for the coming century at dusk until the last coup de grace rang out in the street and General Rodrigo de Aguilar crawled over to the window and gave the order to get the garbage wagons and take away the dead bodies and he left the room saying have a good night
И с той минуты снова он не знал ни минуты покоя, вынюхивая, кто из его приближенных вложил оружие в руку прокаженного, задаваясь вопросом: кто этот тайный враг? Он чувствовал, что враг этот где-то рядом, совсем рядом, что это кто-то настолько близкий, что знает даже, где находятся тайники, в которых спрятаны банки с медом, кто-то, чьи глаза подглядывают из каждой замочной скважины, чьи уши спрятаны во всех стенах, кого можно встретить во дворце в любое время и в любом месте. – «Как мои собственные портреты, черт подери!» Враг был вездесущ, его присутствие ощущалось в дуновении январских пассатов, он таился в жасминном дурмане жарких ночей, он был кошмаром бессонницы, шаркал в потемках ногами незримого жуткого привидения по самым потаенным уголкам дворца, пока однажды не материализовался во время вечерней партии в домино. Это его рука, помедлив, завершила партию, выложив костяшку дубль-пять, и внутренний голос подсказал его партнеру, что эта рука и есть рука предателя. «Это он, черт подери, он!» Партнер справился с замешательством, поднял глаза и в ярком свете подвешенной над центром стола лампы встретил взгляд красивых, выразительных глаз своего закадычного друга, верного своего генерала Родриго де Агилара. «Это невозможно, – думал он, – ведь Родриго де Агилар – моя правая рука, мы связаны священными узами дружбы, он помогал мне во всем».
He did not find a moment of rest as he sniffed round about to find the hidden enemy who had armed the bogus leper, for he felt that there was someone within reach of his hand, someone that close to his life who knew the hiding place of his honey, who had his eye at the keyholes and his ears at the walls every minute and everywhere just like my pictures, a voluble presence who whistled in the January trade winds and he recognized him in the jasmine embers on hot nights, one who had pursued him months on end in the fright of his insomnia dragging his fearful ghostly feet through the most hidden rooms of the darkened building, until one night at dominoes he saw the omen materialize in a pensive hand that finished the game with the double five, and it was as if an inner voice had revealed that that hand was the hand of treason, God damn it, it's him, he said to himself perplexed, and then he raised his eyes through the flow of light from the lamp hanging over the center of the table and met the handsome artilleryman's eyes of my soul comrade General Rodrigo de Aguilar, what a mess, his strong right arm,
Он стал ездить к ней каждый день, каждый день в течение многих месяцев, всякий раз в мертвые часы сиесты, в часы зноя, в те самые часы, в которые он обычно посещал мать: он выбрал именно эти часы для поездок к Мануэле Санчес с тем, чтобы обмануть органы нацбезопасности – пусть думают, что он у матери, в ее особняке на отшибе. Но только он не знал того, что было известно всему миру: что карабинеры генерала Родриго де Агилара прикрывали каждый его шаг, лежа на крышах, что они намеренно запутывали уличное движение, вызывая дьявольскую неразбериху, а затем ударами прикладов освобождали улицы от прохожих; всякое движение по тем улицам, по которым он должен был проезжать, прекращалось – они должны быть пустынными с двух до пяти; карабинеры получили приказ стрелять без предупреждения по каждому, кто осмелится в эти часы появиться на балконе.
He visited her without cease month after month, every day during the dead hours of the heat when he used to visit his mother so that the security service would think he was at the suburban mansion, for only he was unaware of what everyone knew that General Rodrigo de Aguilar's riflemen were protecting him crouched on the rooftops, they raised hell with traffic, they used their rifle butts to clear the streets he would pass along, they put them off limits so that they would seem deserted from two until five with orders to shoot if anyone tried to come out onto a balcony, but even the least curious found some way to spy on the fleeting passage of the presidential limousine painted to look like a taxi with the canicular old man disguised as a civilian inside the innocent linen suit, they saw his orphan paleness, his face that had seen it dawn so many mornings, that had wept in secret, no longer bothered about what they might have thought of the hand on his chest, the archaic taciturn animal who went along leaving a trail of illusions of look at him go since he can't make it any more in the glassy heat of the forbidden streets, until the suspicions of strange illnesses became so loud and repeated they finally stumbled onto the truth that he was not at his mother's house but in the shadowy parlor of Manuela Sanchez's secret cove under the implacable vigilance of the mother
Они взывали к сплочению в борьбе против векового деспотизма, а сами делили его наследие, и алчность настолько поглотила их, что никто не заметил восставшего из мертвых президента, а он лишь хлопнул по столу ладонью и спросил: «Так, да?!» И больше он не успел произнести ни слова, потому что когда он принял руку со стола, то уже отгремел взрыв паники и всех как вымело – остались только переполненные окурками пепельницы, кофейные чашки да опрокинутые кресла, и еще остался его дорогой друг, генерал Родриго де Агилар, который был в полевой форме; маленький, невозмутимый, он разогнал своей единственной рукой клубы табачного дыма и подал знак: «Ложитесь на пол, мой генерал! Сейчас начнется свистопляска!» И не успел он лечь на пол рядом со своим дорогим другом, как грянуло смертоносное веселье шрапнели и началась бойня, кровавый праздник президентской гвардии, которая с превеликим удовольствием и особым тщанием выполняла решительный приказ: «Ни один участник заговора не должен остаться живым!» Следуя этому вашему приказу, мой генерал, гвардейцы скосили пулеметной очередью тех, кто пытался удрать через парадный вход, переловили, как пташек, тех, кто выпрыгивал из окон, а тех, кому удалось спрятаться в соседних домах, выкурили из убежищ зажигательными гранатами и повсеместно добили раненых, сообразуясь с президентским принципом: «Каждый, кто избежал казни, – злейший враг до скончания века». Пока все это длилось, он лежал ничком на полу, в двух шагах от генерала Родриго де Агилара, и слушал, как грохают взрывы;
down with machine-gun bursts, the ones who were hanging out the windows were shot down like birds from a blind, the ones who were able to escape the encirclement and took refuge in nearby houses were degutted with phosphorus grenades, and they finished off the wounded in accordance with the presidential criterion that any survivor is a dangerous enemy as long as he lives, while he remained lying face down on the floor two feet away from General Rodrigo de Aguilar tolerating the hail of glass and plaster that came through the windows with every explosion, murmuring without pause as if he were praying, that's it, old friend, that's it, the trouble's over, from now on I'm going to rule alone with no dogs to bark at me, tomorrow we'll have to see what good has come out of this mother fucking mess and what hasn't and if we don't have anything to sit on in the meantime we'll get six leather stools of the cheapest sort, some straw mats and put them here and there to cover up the holes, we'll buy a few more odds and ends, and that's it, no plates, no spoons, no nothing, I'll bring it all from the barracks, because I'm not going to have any military men or officers around, God damn it, all they're good for is to waste more milk and when there's trouble, as we've seen, they spit on the hand that feeds them, I'll only keep the presidential guard who are straight shooters and brave fellows and I'm not going to name any cabinet, God damn it, just a good minister of health which is the only thing anyone really needs in life, and maybe another one with a good hand for what has to be put in writing, and that way we can rent out the ministries and barracks and save the money for help, because what's needed here isn't people but money, we'll get two good maids, one for cleaning and cooking and the other to wash and iron, and I'll take care of the cows and the birds myself when we get some, and no more of jumping whores in the toilets or lepers in the rosebushes or doctors of philosophy who know
«Вот и все»,– вздохнул он, когда из крепости порта в мусорных фургонах вывезли трупы восемнадцати офицеров, которых расстреляли, выстроив для экономии боеприпасов в две шеренги; «Вот и все», – вздохнул он, когда Родриго де Агилар вытянулся перед ним в струнку и доложил: «Все политические преступники схвачены, мой генерал! В тюрьмах не хватает мест». «Вот и все», – вздохнул он, когда радостно затрезвонили колокола, зашумели праздничные фейерверки, зазвучали торжественные мелодии прославляющих его гимнов, возвещая пришествие очередных ста лет мира и спокойствия. «Вот и все, черт подери, – сказал он, – наконец-то кончилась катавасия!» Он обрел такую уверенность, что стал весьма легкомысленно и небрежно относиться к своей личной безопасности, настолько легкомысленно и небрежно, что у него притупилось чутье, и когда однажды рано утром он возвращался после доения коров во дворец, то не сразу заметил, как, выскочив из-за розового куста, к нему бросился прокаженный.
barracks and broke the wedding crystal in cupboards all the way to the outskirts of the city, that's that, he sighed, when the garbage trucks removed from the courtyards of the harbor fort the corpses of eighteen officers who had been shot in double rows in order to save ammunition, that's that, he sighed when General Rodrigo de Aguilar came to attention before him with the news general sir that once again there was no more room in the jails for political prisoners, that's that, he sighed, when the bells began to peal in celebration, the festival rockets, the music of glory that announced the advent of another hundred years of peace, that's that, God damn it, the mess is over, he said, and he was so convinced, so careless about himself, so negligent about his personal safety that one morning he was crossing the courtyard on his way back from the milking and his instinct failed him as he did not see in time the bogus leper who rose up out of the rosebushes to cut off his path in the slow October drizzle and only too late did he see the sudden glimmer of the flourished revolver, the trembling index finger that began to squeeze the trigger when he shouted with his arms opened wide offering him his chest, I dare you you bastard, I dare you, dazzled by the surprise that his time had come contrary to the clearest forecasts of the basins, shoot if you've got any balls, he shouted, in the imperceptible instant of hesitation in which a pale star lighted up in the eyes of the attacker, his lips withered, his will trembled, and then he let go with both fists as hammers on his eardrums, he dropped him, he moved him on the ground with a pile-driver kick on the jaw, from another world he heard the uproar of the guard who came running to his shouts, he passed through the blue explosion of the
«Сукины дети!» – орали солдаты во взбудораженных казармах и требовали, как того требовал и президент, всадить свинцовый заряд в спину зачинщикам мятежа, что и было сделано, после чего трупы повесили за ноги под палящим солнцем на семи ветрах, дабы все знали, чем кончает тот, кто осмеливается плюнуть в бога. «Вот так, бандиты!» Но кровавые чистки не приносили успокоения. Зараза, которую он, казалось, вырвал с корнем, снова распространялась, чудовище заговора снова выпускало свои щупальца, свивало гнездо под крышей коридоров власти, набиралось сил под сенью привилегированного положения наиболее решительных офицеров, ибо он не мог не делиться с ними хотя бы крохами своих полномочий, не удостаивать их своего доверия, часто вопреки собственной воле, так как он не смог бы держаться без них, но вся штука была в том, что сосуществовать с ними тоже было невозможно, невозможно было дышать с ними одним воздухом, его душил этот воздух, но, обреченный на вечную жизнь, он должен был терпеть это. «Черт возьми, это несправедливо!» Невозможно было жить в постоянном страшном сомнении относительно намерений своего дорогого друга, генерала Родриго де Агилара, мучительно было сомневаться в его честности и преданности, но – «Он вошел в мой кабинет, бледный, как мертвец, и спросил, что случилось с теми двумя тысячами детей.
sons of bitches, he heard over the other shouts in the aroused barracks his own irrevocable orders for the organizers of the revolt to be shot in the back, they displayed their corpses hanging by the heels in sun and dew so that nobody would fail to know how those who spit on God end up, tricky bastards, but the trouble didn't end with those bloody purges because with the least bit of carelessness he would find himself once more under the menace of that tentacular parasite he thought he had pulled out by the roots and which was proliferating again in the north winds of his power, in the shadow of the obligatory privileges and the crumbs of authority and the confidence of interest that he had to concede to the bravest officers even against his own will because it was impossible for him to maintain himself without them but also with them, condemned forever to live breathing the same air which asphyxiated him, God damn it, it wasn't fair, as it wasn't possible either to live with the perpetual surprise of the pureness of my comrade General Rodrigo de Aguilar who had come into my office with the face of
вся эта восторженная толпа образовалась так непосредственно, а главное, так быстро, что он едва успел отвести сжимающую револьвер руку адъютанта, крикнув: «Нельзя быть трусом, лейтенант, они любят меня, не мешайте им!» Он был крайне взволнован таким порывом любви и другими подобными порывами, причиной коих он был в последующие дни, так что генералу Родриго де Агилару стоило большого труда отговорить его от идеи прогуляться в открытой карете. «Пусть патриоты отечества увидят меня с головы до ног! Никакой опасности, фигня все это!» Он даже не подозревал, что лишь в порту взрыв патриотического восторга произошел стихийно, а все последующие были организованы службой безопасности, дабы ублажать его без риска; накануне своей осени он был так растроган изъявлениями любви к своей особе, что после многих лет затворничества отважился выехать из столицы, велел раскочегарить старый поезд, выкрашенный в цвета национального флага, и поезд, карабкаясь, словно кот, по карнизам громадного царства уныния и скорби, проползая сквозь заросли орхидей и амазонских бальзаминов, пугая обезьян, райских птиц и спящих на рельсах леопардов, потащился через всю страну к заснеженным селениям, по родным местам президента, затерянным в пустынных уголках голого плоскогорья; на станциях его встречали заунывной музыкой, уныло, словно за упокой, звонили колокола, трепыхались транспаранты, объявлявшие его апостолом, сидящим справа от Святой Троицы;
that he barely had time to push aside the armed hand of his aide scolding him in a tense voice, don't be a damned fool, lieutenant, let them love me, so overwhelmed by that outpouring of love and by similar ones during the days that followed that it was hard for General Rodrigo de Aguilar to make him get out of his head the idea of riding about in an open carriage so that the patriots of the nation could see me full length, what the hell, because he didn't even suspect that the assault at the waterfront may have been spontaneous but that the ones that followed had been organized by his own security services in order to please him but without any risks, so honeyed by the breezes of love on the eve of his autumn that he dared go out of the city after many years, he started up the old train painted with the colors of the flag again and went creeping and crawling about the cornices of his vast mournful realm, opening a path through orchid sprigs and Amazonian balsam apples, rousing up monkeys, birds of paradise, jaguars sleeping on the tracks, even the glacial and deserted villages of his native barren uplands where they waited for him at the station with mournful-music bands, tolling death bells, displaying signs of welcome for the nameless patriot who sits at the right hand of the Holy Trinity, they recruited rustics from the back reaches who came down to meet the hidden power in the funereal shadows of the presidential coach, and those who managed to get close enough only saw the quivering lips, the palm of a hand with no origins which waved from the limbo of glory, while a member of the escort tried to get him away from the window, be careful, general, the nation needs you, but he would reply sleepily don't worry, colonel, these people love me, as it was on the train in the barren lands so it was the same on the wooden paddle-wheeler that went along leaving a wake of player-piano waltzes in the midst of the sweet fragrance of gardenias and rotting salamanders of the equatorial tributaries, eluding
How many English words do you know?
Test your English vocabulary size, and measure how many words you know.
Online Test