Übersetzung für "время в истории" auf englisch

Время в истории

• time in history

Übersetzungsbeispiele

time in history

Время и история установят истину, а мы можем набраться терпения и ждать их вердикта.
Time and history will attest the truth and we can wait for that judgement in patience.

Мировая экономика, как никогда в другое время в истории, породила много богатства, и перспективы экономического процветания представляются гораздо более яркими, чем когда-либо, для значительной части населения мира.
The world's economy has generated more wealth than at any other time in history, and the prospects for economic prosperity are a lot brighter for a larger percentage of the world's population than ever before.

Пришло время в истории когда твой мозг должен взорваться.
It's a time in history when your mind deserves to be blown.

Вдвоем в одном и том же месте, в одно и то же время в истории.
The two of you were in the exact same place At the same time in history.

я не хотел бы никак иначе, ни в какое другое врем€ в истории, ни в каком другом месте, но.. ...говорите что угодно про јмерику..
I wouldn't have it any other way, I wouldn't live in any other time in history, or any other place, but Say what you want about America!

Мы же – у нас есть время и история.
But people—we get time and history.

И почему выбрал именно то время в истории?
And why choose that particular time in history?

Это единственное время в истории, когда оба можно изменить одновременно.
For the only time in history when both could be changed simultaneously.

Бывают времена, когда история берется за молот, в другие моменты она склоняется в поклоне, а иногда замедляет свой бег и делает долгую-долгую паузу.
And there are times when history lifts the hammer, and times when it bends the bow, and there are times when it draws a long, long breath.

Как страстно мы мечтаем – как страстно будете и вы когда-нибудь мечтать – вернуться в те времена, когда история еще не успела наложить на нас лапу, когда еще не все пошло насмарку.
How we yearn – how you may one day yearn – to return to that time before history claimed us, before things went wrong.

Альбан Карадок настаивал на вступлении в бой, хотя он и не имел права находиться на борту, за исключением того, что был англичанином, а все англичане обязаны быть на борту в это самое трудное время своей истории.
Alban Caradoc had insisted on coming to the fight, even though he had no right to be aboard except that he was an Englishman and all Englishmen had the right to be aboard in this darkest time in history.

В этот день, раскапывая могилы в Парке Черных Часов, Ёси расписывал ей – насколько сам понимал в этом деле, будучи больше американцем, чем японцем, – как за многие годы способность к воспоминаниям у него на родине постепенно усохла, как генетическая черта, которую время и история сделали бесполезной.
Digging up graves in Black Clock Park that afternoon, Yoshi elaborated, as best he understood it himself, since he was really less Japanese than American, how over the years the capacity for memory in his home country had withered like a genetic trait rendered obsolete by time and history and evolution;

Затем другое воспоминание, такое короткое, что он успел уловить только боль, резкую вспышку, и его тут же закрутило потоком ее памяти, красноватым сиянием, как будто в прошлое уходил сам свет ее крови, воспоминания мелькали быстро, он с трудом отделял одно от другого, но тут поток замедлился, вошел в тусклый свет, в плотную темноту, пыльные, древние воспоминания, скрипучее старье, откуда-то возникла пожелтевшая кружевная вуаль, паутина памяти, что поднимается над коваными сундуками, отряжает пыль, и пыль поет, опадая на пол, пение переходит в жалобный вой, словно коловращение крови, затем в голоса, видения и мысли, и вот он идет по саду с молодым человеком, солнце вышивает на камнях тени, чуть позади дуэнья, робкий шепот, знаки, позже боль от выкидыша, еще позже унылое понимание, что возлюбленный превратился в больного старика, потом звяканье стали, крики, серебряная кольчуга на голове лошади розовеет от пузырящейся в шейной ране кропи, поток воспоминаний ускоряется снова, голоса и образы сплетаются в паутину золотого света с вытканным на ней бесконечным узором, он связывает узлом кровь, время и историю, клубок секса... Минголла выбрался из этой глубины с таким ощущением, что пролетел сотню этажей и упал на кучу перьев.
Then another memory, one so brief that he could retain only a sensation of agony and harsh radiance, and he was spinning in the stream of her memory, in a ruddy glow that was like the light of her blood coursing into the past, and memories were slipping by so quickly he could scarcely differentiate between them, and then the stream slowed, entering a region of dusky light, murky darks, dusty, ancient memories, creaky old things, and he had an image of yellowed lace veils, webs of memory lifting from brassbound chests and shaking loose dust that sang as it fell, the singing translating into a whining like the circuit of the blood, then into voices and visions and thoughts, and he was walking in a garden with a young man, the sun making an embroidery of shadow on the stones, and the duenna close behind, coy whispers and signals, and later the pain of a child being ripped loose, and later yet the heartsick perception of the sick old man a lover had become, and then a clangor of steel, shouts, the silver armor masking the horse’s head gone pink from a rinse of blood bubbling from the slash on its neck, and the passage of memory speeding up again, voices and images blending into webs of golden light that wove an endless pattern, binding blood and time and history into a knot, a sexual twining … Mingolla surfaced from this immersion feeling as if he had fallen a hundred floors and landed in feathers.